таких принцесс в старинных пьесах в конце сжигали на кострах
Июнь

Ничего не помнить о первых днях лета, просто стараться дышать и утром, и днём, и вечером, встречать друга, провожать друга, вдруг оборвать всё, сесть в самолёт и улететь на север, где обычно всегда дожди, но специально для тебя, только на эти пять дней – свет и солнце. Почти. «Здесь жила бы моя тёмная сторона», вдруг печатными буквами говорит почти незнакомый голос, и ты соглашаешься: да, конечно, это же Глазго, здесь тёмная песня, тёмная сторона, торжество серости над печалью. Дальше разговоры, дальше поезда, лентой вниз дорога, и вот уже лес, река, замок на холме, мокрые листья под ногами и застрявшая в горле тоска. Вспышка солнца - и вот уже Эдинбург, город колдовства, ты здесь, ты ходишь по улицам, ешь бутерброды под лучами палящего солнца, почему-то не чувствуешь себя дома, спускаешься в тёмный подвал, варишь синее зелье, смеешься. Идешь обратно наверх, попадаешь на суд, глядишь прямо в глаза своему инквизитору. Ни черта не боишься.
Снова Глазго, танцы с незнакомцами, танцы на кровати, ленивый взгляд в окно на проезжающий мимо туристический автобус с китайцами. В который раз за день берешь телефон, слушаешь голосовое сообщение, в ответ пишешь твёрдое «у тебя.всё.будет.хорошо», закрываешь глаза, выдыхаешь. You are a fish. Don’t suffer.
Последний день перед отъездом полон боли физической, некуда себя деть, хочется сгинуть. «Поехали к коровам», говорит рыжий друг, давай попробуем, неуверено отвечаешь ты, но на полпути понимаешь – не к коровам, не к коровам, слишком далеко, надо ближе. Надо на кладбище.
Стоишь на самом высоком холме кладбища, впереди закат, позади – могильная плита неизвестного человека, рыжий друг указывает пальцем вниз: вот тот мост соединяет мир мёртвых с миром живых, смотри на него, смотри, смотри.
Смотришь на гаснущее небо, подбрасываешь в ладони обнаруженные в кармане кости – что выпало, что будет, скажи мне, пожалуйста?
Нет ответа.

Снова домой
Приезжает мама, молчишь, борешься с собой, молчишь, потом всё-таки заговариваешь, слёзы, слёзы, слёзы и облегчение. Уговариваешь маму учить английский, жизнь сразу почему-то становится немного добрее, работа-дома-работа, прогулки у реки, в августе надо сдавать математику, ненавижу математику, что делать, куда бежать.
Некуда бежать от вас – факториал, формула дискриминанта, - мысли невпопад: интересно, если бы на свете не было человека со смеющимися глазами, мне хотелось бы смеяться чаще?

Июль
Работа, работа, перейди на Федота. Те же прогулки, те же книги, август всё ближе, пытаешься охватить неохватимое – арифметика, алгебра, комбинаторика, - но зря пытаешься, так нельзя бежать, надо остановиться, надо выдохнуть, дышать надо хотя бы иногда. Но дышать некогда. “Available?“ – изредка спрашивает скайп голосом близкого человека, и тогда находишь время для звонков, редких осмысленных минут всего месяца.
Как-то раз сидишь в кресле, смотришь на экран компьютера, вдруг понимаешь – всё. Обрывается. Там, в далёком южном городе – обрывается. Закрываешься в ванной – тошнит – да что же это такое, я же не хочу ничего знать, за что мне это знание, забери его, унеси его, уйди прочь, отпусти меня.
обними меня - обмани меня - миражом чужим - помани меня
Ни о чем не думаешь, заставляешь себя молчать, а один из таких молчаливых дней встаешь с дивана - и вдруг падаешь. You wanna pass out, pass out.
Щеришься зверем, стряхиваешь слабость на чистой злости.
Лучше быть в ярости, чем в слезах.

Пускай ваш Восток не покроется тьмою,
а Запад ваш пусть не покинет вас, канув во тьму.
Ищите в песке след того, кто был ранее мною.
Вы с ним незнакомы пока. Улыбнитесь ему.

Август

Звенит колокол

Уезжает мама, квартира снова немая, закрываешь дверь и поёшь в полный голос, чтобы заполнить чем-то эту жуткую пустоту. Арифметика, свойства чисел, работа, расстояние – экзамен через неделю – ты не готова, так и получилось, осталось надеяться на чудо, но чудес на раздаче не хватило и вот - слабый результат. Ходишь по Дюссельдорфу и снова, по нарастающей, чувствуешь себя зверем, ничуть даже не расстроенным – разъяренным. Говоришь себе: хорошо, мон ами, не получилось сейчас, получится позже – watch me. Знаешь, что не врешь.
Возвращаешься домой
У меня к вам по-настоящему серьёзный вопрос, - смертельным тоном говорит златоволосая коллега Ю., - по-настоящему серьёзный вопрос, девы, слушайте внимательно.
Замираете.
- Через неделю я лечу к нему за океан – ДЕЛАТЬ ЛИ МНЕ СВЕЖИЙ ПЕДИКЮР? ИЛИ ТАК СОЙДЕТ?!
Хохочешь так дико, что навсегда запоминаешь тот пронизанный солнцем день.

Улыбнись, убогая!
Рассмейся, строгая!
Танцуй, легконогая,
на столе!
Пусть дрожит сильнее
да щемит больнее
под тонкой шеей
муравей в смоле!


У меня есть новости, - иногда сообщает скайп, - хорошие и плохие, плохие и хорошие.
Как и у меня, - отвечаешь ты, - как и у меня.
Кажется, у нас всегда всё происходит одновременно.
Кажется, да.

Читаешь книжку Патти Смит, ныряешь в Нью-Йорк шестидесятых, так глубоко ныряешь, что иногда забываешь дышать. Спасаешься её словами, смеешься её шуткам, переживаешь за всё, что уже было, и понимаешь: да мы бы точно подружились с ней в каком-нибудь другом, параллельном мире, где всё не так, как здесь. Где всё не так, как здесь.
Снова жара на улице, а ведь казалось, что лето уже совсем ушло, но нет, нет, мы ещё поборемся. Не можешь уснуть, никак не можешь уснуть, вот уже пятница, три часа ночи, кружится голова. Телефонный звонок. Я тебе сам хотел рассказать! – говорит человек со смеющимися глазами. – Сам хотел рассказать, пока ты ни от кого другого не услышала!
Да я давно всё знаю, - говоришь нарочито скучным голосом (июль-монитор-тошнота-зачтомнеэто). – Как её зовут?
Ты потрясающий друг! Теперь ты знаешь, скажи, я буду счастлив, скажи, скажи, я буду счастлив? – светлый, наивный, славный ребёнок. Откуда ты взялся, образ такой чистоты?
На секунду закрываешь глаза – я так больше не могу, заверни меня в фольгу, прокопти меня в трубе, раздари по голытьбе, – открываешь глаза, говоришь твёрдо:
- Ты будешь очень счастлив. Всё будет хорошо.

Ты меня не догонишь, друг.
Как безумец, в слезах примчишься,
а меня - ни здесь, ни вокруг.

Ужасающие хребты
позади себя я воздвигну,
чтоб меня не настигнул ты!

Постараюсь я все пути
позади себя уничтожить, -
ты меня, дружище, прости.

Ты не сможешь остаться, друг
Я, возможно, вернусь обратно,
а тебя - ни здесь, ни вокруг.


Два дня не встаешь с кровати, как резаная орешь в подушку, на третий день, наконец, хочешь заснуть, но вместо этого заставляешь себя встать, встать и идти, куда угодно, куда угодно, только бы прочь, например, на винный фестиваль совсем недалеко от дома, у реки. Находишь свободную лежанку, садишься, молча дочитываешь книжку Патти, пьешь вино и не плачешь.
Понедельник-вторник-день Одина-день Тора. Работа-работа. Вместо дел решаешь математические задачи, которые внезапно все обрели смысл. Перед сном читаешь стихи Хатуля («а я – заколдую себе лицо: ты меня никогда не сможешь узнать. не крути кольцо, не крути кольцо, а то я – случайно – приду опять») закрываешь глаза, повторяешь их про себя как заклинание. («обвини меня – прокляни меня – оседлай коня – догони меня»)

Засыпаешь и чей-то голос во сне говорит: смотри, почти уже осень.
Почти осень пришла.
Расколдуй меня.

Комментарии
26.08.2019 в 23:09

Fear for the best and hope for the worst (c) V.V.
Ох..... :pity:
:kiss:
26.08.2019 в 23:26

таких принцесс в старинных пьесах в конце сжигали на кострах

Расширенная форма

Редактировать

Подписаться на новые комментарии
Получать уведомления о новых комментариях на E-mail