таких принцесс в старинных пьесах в конце сжигали на кострах
Сентябрь пока ещё очень добр к нам, жителям Старого Света. Солнце приходит сюда каждый день, чтобы щедрой волной омыть черепичные крыши, янтарным светом озарить тайные городские уголки, и в то же время как бы невзначай шепнуть случайным прохожим, что лето, конечно, закончилось, но это как раз совершенно неважно, потому что оно не исчезло просто в никуда, а сошло с города, как с берега сходит волна, чтобы вернуться когда-нибудь позже, потом. И теперь на берегу осталось чуть ли не самое интересное – радужные пузырьки пены, мокрая круглая галька, свежие следы чьих-то ног на песке и тот самый тонкий аромат необъяснимой нежности, который можно ощутить только ранней осенью.
Этот мир, конечно, ад, - шепчет сентябрь, - и все мы, конечно, пляшем здесь тарантеллу в раскалённых докрасна железных башмаках, как Злая Королева на свадьбе Белоснежки. Этому танцу нет и не будет конца. Башмаки те, конечно, у всех свои и мучения тоже, хотя в танце этого безумного года нас и объединяет одно – изощренная жестокость хозяев торжества, внезапно ставшая донельзя очевидной. А ведь они казались – добрыми? А ведь надежды были – другими?
Только это неважно, - шепчет сентябрь, пока ты шагаешь по мощеной булыжниками тропинке, а тяжелые ветви деревьев переплетаются высоко над твоей головой, создавая ковер, сквозь который солнце роняет лучи прямо тебе на макушку. - Всё это неважно и ложь, потому что мы здесь не просто за тем, чтобы танцевать тарантеллу, жмурясь от боли, сжимаясь от страха, крича от ужаса, когда совсем уже невмоготу. Мы здесь и за тем, чтобы танцуя в кровавых башмаках, вдруг открыть глаза и увидеть луч солнца, игриво бегущий по стене, и тот ковер из пожухлых листьев, разлетающийся веером прямо под нашими израненными ногами, и взгляд близкого друга, стоящего рядом с протянутой к нам рукой, и собственную силу, которая почему-то нарастает по мере того, как мы не сдаёмся и продолжаем танцевать, по мере того, музыка звучит всё быстрее, звучит всё страшнее, звучит всё безумнее, и вот уже невозможно терпеть, и все взрывается, куда-то исчезает кровь, и башмаки, и зал, и наши мучители, и остаётся только вихрь, только танец, только сила, только ты.
Я, может быть, всё тут вру, - говорит сентябрь, - рассказываю сказки непонятно о чем, что отвлечь тебя, запутать, погрузить в свой собственный янтарный сон, из которого пойди ещё выберись. Но ты всё равно слушай, потому что мои истории – самые пронзительные, мой свет – самый прозрачный, а мои сны – это сны о тебе.
Этот мир, конечно, ад, - шепчет сентябрь, - и все мы, конечно, пляшем здесь тарантеллу в раскалённых докрасна железных башмаках, как Злая Королева на свадьбе Белоснежки. Этому танцу нет и не будет конца. Башмаки те, конечно, у всех свои и мучения тоже, хотя в танце этого безумного года нас и объединяет одно – изощренная жестокость хозяев торжества, внезапно ставшая донельзя очевидной. А ведь они казались – добрыми? А ведь надежды были – другими?
Только это неважно, - шепчет сентябрь, пока ты шагаешь по мощеной булыжниками тропинке, а тяжелые ветви деревьев переплетаются высоко над твоей головой, создавая ковер, сквозь который солнце роняет лучи прямо тебе на макушку. - Всё это неважно и ложь, потому что мы здесь не просто за тем, чтобы танцевать тарантеллу, жмурясь от боли, сжимаясь от страха, крича от ужаса, когда совсем уже невмоготу. Мы здесь и за тем, чтобы танцуя в кровавых башмаках, вдруг открыть глаза и увидеть луч солнца, игриво бегущий по стене, и тот ковер из пожухлых листьев, разлетающийся веером прямо под нашими израненными ногами, и взгляд близкого друга, стоящего рядом с протянутой к нам рукой, и собственную силу, которая почему-то нарастает по мере того, как мы не сдаёмся и продолжаем танцевать, по мере того, музыка звучит всё быстрее, звучит всё страшнее, звучит всё безумнее, и вот уже невозможно терпеть, и все взрывается, куда-то исчезает кровь, и башмаки, и зал, и наши мучители, и остаётся только вихрь, только танец, только сила, только ты.
Я, может быть, всё тут вру, - говорит сентябрь, - рассказываю сказки непонятно о чем, что отвлечь тебя, запутать, погрузить в свой собственный янтарный сон, из которого пойди ещё выберись. Но ты всё равно слушай, потому что мои истории – самые пронзительные, мой свет – самый прозрачный, а мои сны – это сны о тебе.